Все, кто знают меня достаточно близко, неоднократно слышали как я распинался о своих глубоких чувствах к Нью-Йорку. Когда я оказываюсь на любой улице Манхеттана, мне начинает казаться, что в моих венах и артериях течет не кровь, а газировка. Голова слегка кружится от счастья, и хочется... чего-то делать. Куда-то идти, ехать, бежать. Энергетика этого мегаполиса невероятна, она ни с чем не сравнима.
Стройные ряды небоскребов напоминают геометрически-сюрреалистические построения в стиле Эшера и его последователей. Я не понимаю людей, которым в принципе может не нравиться Манхэттан. Читаю их доводы, понимаю, что видят они то же самое, но чувствуют что-то другое... Очень странно.
Про Эшера и последователей. Делаю прыжок вбок. Как-то уже достаточно давно одна милая дама из списка получателей моих творений прислала мне ссылку http://www.adme.ru/news/2006/05/17/6325/. Мне очень нравится все, что делает этот художник. Его зовут Роб Гонсалвес. Мне крайне приятно, что он живет в Торонто и, некоторым образом, является моим земляком.
Эта картина - стилизованный вид на даунтаун Торонто. Не все совпадает в деталях, но в общих чертах очень похоже. Я абсолютно точно знаю, где находится скамейка, на которой сидит девочка. Я сам сидел на этой скамейке, и не один раз. Честно-честно, это очень удивительно.
А на этой картине пусть будет Нью-Йорк. То есть это может быть любой американский город, даже совсем небольшой, но все-таки это Нью-Йорк. Я в этом абсолютно уверен. Смотрите, как здорово! И при взгляде на эту картину я себя чувствую сразу и этим парнем за компьютером, и тем, кто смотрит за парнем за компьютером, и тем, кто смотрит за смотрящими. Загадочно-молчаливые исполинские здания, буйство электричества и кипящая жизнь внизу образуют уникальный компот. Нигде в мире такого нет, нигде.
Парк Авеню натурально въезжает в здание центрального вокзала и добрых полкилометра идет внутри небоскреба по третьему этажу. Наверно, художник так же как и я бродил по Манхеттану и так же прикидывал внутри себя - как? Как это изобразить? Как передать масштаб, молчаливую загадочность, строгий романтизм этих бесконечно длинных параллельных улиц? Дома как свидетели, мы уйдем - они останутся.
В первый раз в Нью-Йорке я оказался в июле 1997 года. Почему-то из JFK я поехал в город на метро, хотя мог бы взять такси. Помню, поразился кондиционированным вагонам подземки и жуткой вонище на до предела загаженных станциях. Метро в Нью-Йорке идет часами, это что-то чудовищное. Быстрее в Москву приехать из Питера, чем протрястись в метро по ветке А от начала до конца. И вот, стало быть, вылез я, скажем, на пятидесятой... наверное, именно там, и увидел примерно вот эту картину. И с той поры подпал я под магию небоскребов. Меня завораживают эти рукодельные ущелья, я чувствую себя внутри просто как в сказке.
Первым делом побежал я тогда в МОМА. Это у них так Музей Современного Искусства называется. Завис там прочно, часа на четыре. Вышел из музея, смотрю красивые книжки с видами Манхэттана старик продает. Дал я ему полтинник, а старик начал бумажку на солнце разглядывать, прямо как в России. Я засмеялся, сказал ему по-аглицки, что у нас в Питере так же точно все зеленые бумажки на вшивость проверяют. А старик говорит мне по-русски, что, мол, много вас тут жуликов отовсюду приезжают, а у него хозяин в результате сто долларов намедни забраковал. А за сто долларов ему два дня надо на солнцепеке торчать. Легко ли в его-то годы. И это была моя самая первая встреча с невыдуманной иммиграцией без прикрас. Уже больше десяти лет прошло с того дня, с ума сойти.
Да... А вечером на ночь глядя решил я навестить Статую Свободы. Приехал на мыс, смотрю - толпа валит. Я с ней, всегда вместе с народом. Надо же, думаю, как люди вожделеют Свободу. Зашел на пароход - большая посудина, человек на триста, если не больше. Все суетятся, чипсы с колой трескают, на туристов не похожи ни грамма. Так это был паром на Стейтен-Айленд. Пароходики до Статуи Свободы уходили с соседнего пирса. В тот раз у меня со Статуей не сложилось в итоге, только мимо мы проплыли. И два часа ушло на то, чтобы вернуться назад. Вышел на берег уже около десяти. Купил у негра четыре майки с лозунгами за десятку. Пара из них до сих пор жива. Поглазел на памятник ветеранам Корейской войны. И пошел куда-то в темноту. А страшно, нам всем говорили, что в Нью-Йорке один сплошной бандитизм по ночам процветает. Тихо вокруг, загадочно, стоят пустые темные громады небоскребов, а вокруг по черным улицам черного-черного города ходят черные-черные негры. Ужас ужасный! Ну, я так бочком, по стеночкам, аккуратненько, чтобы никто не напал, и оказался в итоге сам собой в гнезде капитала и разврата, то есть на Wall Street. Маленькая улочка совсем. Еще шаг - увидел огромные странные скульптуры. Задрал голову так, что она чуть не оторвалась - Чейз Манхэттан Банк. Еще шажок за угол - и все залито светом от двух башен-красавиц Всемирного Торгового Центра. Топ-топ, тук-тук, дверь и открылась. А внутри башни - сад натуральный с пальмами и баобами, и потолок на уровне седьмого этажа весь красивый-прекрасивый. И швейцар вежливо так спрашивает, не угодно ли сэру прокатиться на крышу, мол, аттракцион открыт до полуночи. А сэру, конечно, угодно. Обычно в башню очередь стояла на час где-то, но в такое время я был внутри почти один. Что запомнилось? Лифт закидывал на этаж с номером 107, там был ресторан, и из него шел эскалатор на верхний этаж с номером 113. С этого этажа был ход на крышу. Ох, как там было страшно! И страшнее всего то, что эта башня РАСКАЧИВАЛАСЬ. Сильно причем, на метр почти туда-сюда. Вниз смотреть - как с жизнью прощаться. Огонечки, огонечки вокруг, ветер свистит и рядом, буквально напротив вторая такая же башня-близнец, только у нее на крыше не люди жили, а антенны. Ну, может еще какой Карлсон там затесался, только я его не заметил. Внутри на 113 этаже была галерея, и в ней колоссальная модель вечного двигателя, которая работала на биллиардных шарах. Эти шары укатывались через дырку в стене куда-то наружу, потом возвращались, крутили колесики, падали в желоба, с тихим стуком сталкивались и разлетались и снова убегали на свежий воздух через другую дырку. Был кинозал с креслами с имитацией невесомости, и в нем крутили фильм как будто зрители летят на вертолете над Манхэттаном. Ужас был, когда в вертолете выключился двигатель, и он упал прямо на Бродвей, но не разбился, а пролетел под проводами и снова включил двигатель с набором высоты. Публика визжала в этих чертовых креслах совсем не понарошку. Меня же лично постоянно давила мысль, что я нахожусь на такой реальной высоте.
Ну вот, посмотрел я на это дело, подивился чудесам тогда еще заморским, и поехал на метро, которое круглосуточное, к себе в гостиницу в мидтаун. Ну, там уже, конечно, жизнь била ключом. Народу как на Невском, ужас сколько. Уже в пол-первого ночи, проголодавшись, зашел я в ресторанчик, слопал какого-то вкусного мяса с пивасиком. А наутро погулял по Центральному Парку, взял такси и поехал в JFK с тем, чтобы вернуться на тогдашнюю родину.
И много лет после этого я хотел повторить эту прогулку по даунтауну.
Мечта сбылась! Повторяю. Уже в третий раз повторяю. И в третий раз чувствую себя на 10 лет моложе. Но только теперь я иду в обратную сторону вниз, вниз, до пирса, откуда отходят кораблики на Стейтен-Айленд. Так будет красивее.
Ратуша Нью-Йорка. Направо Бруклинский мост, за мной даунтаун с финансовым кварталом. За деревом, так что его не видно на снимке, стоит памятник Натану Хейлу, я показывал этот памятник в репортаже про Нью-Хейвен и рассказывал, кто такой Натан Хейл и чем он славен в истории США. Натана схватили примерно в этом месте, и где-то тут у англичан был штаб.
Приметная башня в виде карандаша. Сдается мне, это тоже жилой дом. Я могу заблуждаться, но, думаю, это так называемая Башня Свободы. Любят здесь люди свободу во всех видах и проявлениях. И тогда я знаю, что башне 33 этажа и 79 квартир. Мне не хочется даже думать, сколько может стоить такая квартира.
Мы идем вниз, к набережной Ист-ривер. Это всегда вопрос, переводить названия или нет, и в какой транскрипции писать. East River, понятное дело, это Восточная река, но в такой транскрипции вообще никто бы не понял, о чем идет речь. На самом деле это один из рукавов Гудзона, который в районе Нью-Йорка разливается на необозримые километры, так что непонятно становится, где река, а где уже океан. Нью-Йорк - это острова, это не материк.
Парусники наподобие этого судна, которое, естественно, сейчас превращено в музей, швартовались в порту десятками и сотнями. Набережная намеренно сделана невысокой, и форштевни судов так же точно торчали над толпой матросов и торговцев. Я видел старые фотографии.
Большую часть пакгаузов и складов давно снесли, но небольшой квартальчик с узкими улочками и низенькими строениями оставили и буквально недавно превратили в очень культурное и фешенебельное место. Это модное направление дизайнерской мысли. В Торонто, например, лучшие галереи и бутики размещены в мрачных зданиях бывшего спиртзавода.
Площадь перед парусником. Приглядитесь, пожалуйста, за вторым красным зданием проглядывает белая башенка. Это исторический маяк, едва ли не первый маяк гавани Нью-Йорка. Сейчас это памятник старины. Конечно, строения порта с тех пор сильно перестроили и облагородили.
А мы сейчас пойдем налево от праздничной елки и сразу попадем в тишину и темноту. Там никто не живет, кроме больших денег, а они не любят шуметь, особенно по ночам. Не могу объяснить каким образом, ноги сами всегда меня приводят к Чейз Манхэттан банку.
На дне ямы конечная станция метро. Когда-то она была под землей, а сейчас оказалась на поверхности. Из окон поезда видны колоссальные остовы металлических конструкций, которые крепили здания. Наверное, их будут использовать по второму разу.
Когда оказываешься на этой площади, становится понятно, что американский народ абсолютно непобедим - по-своему, конечно. Ну, разрушили какие-то мелкие мерзавцы два очень больших здания. Но остались еще десятки тысяч подобных зданий, и в них работают и живут сотни тысяч, миллионы людей. Никаких террористов не хватит, чтобы их оттуда выбить. Это просто невозможно. На месте погибших башен будет обязательно построено что-то новое, еще более потрясающее. С муравьиным упорством мы все здесь пытаемся улучшить жизнь.
Я, знаете ли, очень горжусь тем, что живу на этом континенте. Особенно это чувство крепнет вот в таких патетических местах. В Вашингтоне тоже, например, где что ни шаг, то повод для каких-то возвышенных мыслей, как-то очень приподнято я себя там ощущал. Боюсь, это сложно объяснить. Ну тогда примите на веру. Патриотизм, однако, как ни странно.
